Живая вечность
ЦЕРКОВЬ И ДЕНЬГИ
Ср. Бог и богатство.
VI век: десятина как проблема Церкви, членство в которой принудительно для всех.
ЦЕРКОВЬ: ДЕШЁВАЯ ИЛИ БЕСПЛАТНАЯ
Друг – иудей, живущий в Нью-Йорке – рассказал анекдот о тамошней синагоге, куда на праздник Судного Дня (некоторым аналогом которого может служить Прощёное
воскресенье) пускают лишь по довольно дорогим билетам. Один еврей просится забежать для краткого, сугубо делового разговора с ребе. Староста, стоящий
на входе, после колебаний разрешает, но предупреждает: "Но уж Вы, пожалуйста, не подводите меня, не молитесь!"
Это, между прочим, не худший вариант. Худший бывает кое-где у нас порой, когда ни за какие деньги не купить билет в церковь. Пускают лишь, как выражался
Фазиль Искандер, «допущенных к столу». Это в «проклятом мире капитала» можно (якобы) всё купить. А есть ещё не проклятый, проклинающий мир, в котором
деньги решают лишь то, что на что власть решила оставить вне своего благосклонного внимания, и лишь до тех пор, пока власть не встрепенется.
Насмешка над теми, кто пытается торговать благодатью, часто совмещается с насмешкой над теми, кто не любит платить за благодать. Впервые, кажется, выражение
«дешёвая благодать» пустил в ход немецкий пастор Дитрих Бонхоффер, повешенный нацистами в 1945 году. Не принял Гитлера – тоже ведь дешёвка.
«Дешёвая благодать» - это буржуазное стремление экономить на всём. Аристократ сорит деньгами, буржуа сеет деньги. Отсюда простота протестантского богослужения,
которая умиляла Тютчева. Зачем сеять в храме? Бог Сам – сеятель, Он податель благ, а не потребитель. Ему от людей ничего не надо. Золото в храме – масло
масляное. Лучше уж позолотить контакты радиодеталей, а Бог с людьми отлично контактирует и без позолоты. Если, конечно, люди не возражают.
Однако, экономить и не платить – явления разные до противоположности. Как изысканный обед, после которого можно день ничего не есть, и голодовка. Тютчев
совершенно неверно истолковал лютеранскую скудость, очень по-православному, даже по католически. Мол, «Собравшися в дорогу, В последний раз вам Вера
предстоит». Помни, значит, о смерти. Моментально – в море. А если не в море, то золото уместно? Да нет, протестантизм экономит именно в расчёте на долгую
и деятельную жизнь. Экономит не зря – продолжительность жизни возрастает в сравнении со Средневековьем. Но это разумная экономия, а не скупость, которая
есть враг экономии, её тёнь, старающаяся занять место оригинала. Человек, который считает, что хорошая религия не должна вводить в расход, обкрадывает
не Бога, а себя. Он защищает не Бога от корыстолюбивых попов, он защищает свой эгоизм.
Экономные буржуа выступали за дешёвую Церковь, но не за бесплатную. Напротив, трезвый (следовательно, и расчётливый) разум опасается. Богу деньги не
нужны, но на отопление храма – нужны. Можно не платить священнику зарплату, но тогда стоит ли удивляться, что в нужный момент священник оказывается у
станка или перед мольбертом, а не у твоего смертного ложа?
Дешёвое всегда плохо. Легко (и популярно) иронизировать над теми современными людьми, которые в кулинарии предпочитают дешёвую и скверную "фаст-фуд",
а в религии - тоже дешёвое, не требующее времени для хождения в церковь, не требующее пожертвований. Найти в интернете аудиопроповедь, инструкции по
озарению, и озаряйся. Ирония намекает, что дешёвое - плохо, а бесплатное - очень плохо. Уважающий себя сыр в бесплатную мышеловку не покатится.
Только ведь это не так. Разве плох капитализм, при котором товары постоянно дешевеют, так что уже не надо быть миллионером, чтобы позволить себе холодильник,
стиральную машину, сотовый телефон? Захотелось в феодализм или в социализм (они сегодня существуют, только называют себя «бандитским капитализмом» или
«нерыночным капитализмом»)?
Бесплатное может быть отличным, но и дорогое не всегда плохо. Святые бессеребренники – врачи, не бравшие денег за лечение – может быть, самое актуальное,
что есть в церковном наследии. Только святые бессеребренники невозможны без святых пациентов, которые платят врачам деньги даже не за себя, а за других
больных. А многие болезни не под силу бессеребренникам, если они без весьма и весьма дорогостоящих лекарств и аппаратуры.
Проблема не в том, сколько платить и кому платить, а в том, кто платит. Бывают такие вопросы, которые можно задавать лишь самому себе. «Вечные вопросы».
Есть ли Бог. Нужна ли милостыня. Прощать ли преступников. Сколько жертвовать «на церковь»? Тут всегда два разных ответа в зависимости от того, о ком
идёт речь. Другой имеет право не прощать, а я не имею. Другой может не жертвовать, а я не могу. Другой даже не должен ничего жертвовать. Я – должен пожертвовать
всё. Об этом всё Евангелие, и, собственно, «благость» Благой Вести вся заключается в том, что все люди на земле получают благодаря Христу возможность
бесплатно войти в Царство Небесное. Без постов, без самоистязаний, без пожертвований, без епитимий. Танцуют все, и даже бальные костюмы выдают бесплатно
при входе (Мф. 22, 12). Все – кроме меня. «Раздай имение» - это я. «Блаженны нищие» - я («блаженны нищие духом» - это другие). «Оставь» - это ко мне.
Всем дёшёвая благодать, а мне со скидкой.
На векселях когда-то было принято делать надпись, передавая эту своеобразную расписку кому-то в качестве уплаты: «Без оборота на меня». Мол, деньги
взыскивать с того, кто выдал вексель, а не с того, кто использовал вексель. В духовной жизни всё иначе: оборот – только на меня. «Надо делиться»? А как
же! Но кто сказал – тот пусть и делится, и лучше пусть молчит и делится, берёт пример с клеток, из которых состоит. Главное оборотное средство человека
– не окружающий его мир, не окружающие его люди, а он сам. Быть оборотистым означает экономить на себе, не на других. Посредственность тратит средства
на себя, гений подымает шлюзы и плывёт.
Так что вопрос не в том, допустимо ли собирать в храме пожертвования и как их собирать. Вопрос в том, готов ли я жертвовать – деньги, время, силы. Кстати,
самые тяжёлые траты – моральные, когда нужно проверять, правильно ли расходуются пожертвования. Легко ругать духовенство, что оно берёт слишком много,
командует слишком громко, расходует слишком иррационально. Труднее самому стать настоятелем самому себе, немножко синодом и поместным собором, самому
решать, кому и сколько давать, самому искать нуждающихся, отстаивать своё мнение в споре не только с духовенством, но и с другими верующими. Мало кто
готов к пожертвованиям, а ещё меньше мы готовы к пожертвованиям с контролем и самоконтролем. Не готов – значит, готовься к кризису. Потому что обламывается
сук не только под тем, кто пилит, на чём сидит, но и под тем, кто без удержу тащит в своё гнездо и тащит, хотя сук и короток, и тонок.
*
На халяву и Христос сладок. Да здравствуют деньги - самый независимый социологический опрос в мире!
Есть действие, неизвестное даже высшей математике, но отлично известное и первобытным людям, и нынешним дикарям. Это - обрезание. На первый взгляд, это же деление: обрезать - значит отделить, пожертвовать Богу нечто от своего. На самом деле, обрезание - да и всякая жертва - есть движение в прямо противоположном направлении: не от человека к Богу, а от Бога к человеку.
Вдумаемся: представление о жертве как швырянии Богу куска своей добычи - совершенно противоестественно. С таким же правом человек может считать обрезание пуповины - актом отделения матери от ребенка. От этого нас удерживают прежде всего этические и логические соображения: чувство благодарности матери и сознание того, что она крупнее новорожденного. А то, что обрезается, жертвуется Богу - всегда меньшая часть: сотая часть процента, если речь идет об обрезании в прямом смысле слова, седьмая часть, если речь идет о времени, десятая - если о деньгах. Но ведь и пуповина - меньше младенческого тельца, и уж куда меньше тела матери! Наши жертвы Богу - та же пуповина. Они ничтожны по сравнению с Творцом или хотя бы только с творением. Они не нужны Богу, как не нужна пуповина роженице. Жертвы нужны нам - так ребенку нужно, чтобы пуповина была отрезана, иначе он задохнется.
Мир, не знающий жертвы, тоже в одночасье запутался бы в собственном «изобилии» и задохнулся. И недаром самые неверующие люди все же сохраняют представление о том, что нельзя только хапать и хапать. Когда неграмотные и неверующие бабки боятся стирать в воскресенье - это ведь неосознанное поддержание религиозного обычая: седьмой день обрезывается от недели, жертвуется Богу, он не наш. Когда лощеные и тоже неверующие бизнесмены отстегивают от своих доходов сиротам на молочишко - они совершают религиозный акт, они отдают Богу десятину, как отдавали ее сотни людских поколений. Всякое пожертвование предназначается Богу, а священник, сирота или нищий - лишь почтальоны.
Церковь выступила в свое время против всеобщего принудительного обрезания, потому что оно вносило раздоры в общину христиан. Против десятины Церковь не выступала никогда - сам Господь, решительно вторгаясь в историю, отверг принудиловку в деле обрезания личных доходов. Здесь сейчас - полная свобода, достигнутая через простую личную корысть: каждому жалко отдавать Богу десятую часть зарплаты или, тем паче, прибыли. И слава Богу, что общество, правительство или синод не заставляют никого платить десятину.
Но с подлинным чувством скажет «слава Богу» тот, кто поймет, что настоящая-то корысть - в платеже десятины, что, урезывая доходы на десять процентов мы получаем больше, чем урезывая расходы. Попробуйте отдавать Богу десятину; Богу, заметьте - не только в пользу храмов. Христос и в тюрьме, и в больнице, и везде, где людям плохо. Не надо переваливать на священников все хлопоты по раздаче милостыни - возьмите ответственность и на себя. И вы увидите, что платить десятину - выгодно, что оставшиеся девять десятых ваших доходов станут весомее, а главное станут по-настоящему вашими. Вы станете обращаться с деньгами иначе - с уважением, трезвее. Вы, наконец, увидите, что такое Божье благословение: оно приходит к тем, кто рискует, платя десятину, и начинается странный и необъяснимый рост доходов. Не обязательно арифметический: но у вас станет хватать денег на то, о чем вы раньше только мечтали, станет хватать духу глядеть прямо в глаза людям - и Богу.
Но десятина не только физиологическая потребность отдать хозяину его долю. Десятина - уплачивается она временем или деньгами, субботой или плодами земли - больше того целого, от которого ее отделяют. Достаточно вспомнить рассказ о творении мира: последнее, что сотворил Бог - это суббота. Шесть дней творения давно минули, а седьмой все длится и длится. Более того, не просто одна седьмая или одна десятая более целого, но они - цель. Мы привыкли к тому, что отдыхаем для подкрепления сил, для дальнейшего более или менее творческого процесса - а Господь творит, чтобы отдыхать. Пребывание с Богом, отдых в Боге - более творческое состояние, чем любое творчество в пределах мира сего. Райское блаженство - безделье с точки зрения надсмотрщика и высшая деятельность с точки зрения человека.
Десятина или суббота - очень грубые, осязаемые, материальные вещи. Читая евангельское «Не суббота для человека, а человек для субботы», мы склонны воспринимать это как предписание спиритуализировать свою жизнь, встать выше соблюдения мелочных предписаний иудаизма, разрешение делать в субботу все, что угодно, и все деньги класть в свой карман - лишь бы только мы любили ближних и Бога. Но Господь боролся не за отмену субботы, а за утверждение субботы во всей ее высшей чистоте - для человека. Если бы Иисус хотел упразднить блаженство седьмого дня, Он бы сказал: «Человек не для субботы», а было сказано: «Суббота для человека». Смысл этой фразы мы лучше поймем, если вспомним, что в ранней Церкви Христа часто называли Субботой. Спаситель - для человека, а не человек - для Спасителя; это невыносимо величественно, благородно и божественно в самом прямом смысле слова.
Претендуя быть «выше» десятины и субботы, не опускаться до мелочных материальных расчетов с Богом, мы и в духовности нарушаем заповедь о десятине. «Любить Бога и любить ближнего» - слишком часто мы истолковываем эту заповедь так, что девять десятых нашей любви должны принадлежать Богу, а одна десятая - людям. Так мы и живем, ценя более наше отношение к Богу. А Господь хочет, чтобы мы и в любви давали Ему десятину: больше любили людей. Всё бытие наше здесь Он направляет соответствующим образом, время от времени давая по рукам, несущим все в храм, забывающим давать большую часть людям. Сокрушаться надо, когда мы чувствуем в себе больше любви к невидимому Богу, нежели к окружающим нас людям. Когда же мы любим людей так, что любовь к Богу кажется едва десятой частью по сравнению с делами этой любви - тогда можно быть спокойными, словно уплатив десятину. Но когда и кто так любил людей?..
ПРАВИЛО ЖИВОЙ РУКИ
Было бы логично раз в семьдесят, например, лет, всем христианам и их организациям раздавать накопленное имущество - деньги, здания, "святыню", как говаривали в старину - бедным (а если возьмут - музеям) и как бы умирать, не оставляя наследства. После чего начинать всё с нуля. Не перестать платить зарплату священникам (до чего ж иррациональная идея!), а именно время от времени обнулять счёт. Ну хотя бы раз в семьсот семьдесят семь лет, что ли... Я искренне не чувствую себя гражданином "земного града" - во всяком случае, такого казарменного, как Москва - и поэтому равнодушно смотрю на безобразия, которые тут выделывает власть. Кесарь построил, кесарь разрушил. Боголюбскую икону, храм Христа Спасителя, выставочный зал на Крымском валу... Особенно проблемы с храмами - да пошли они! надо строить новые и исключительно за свой счёт... Вряд ли апостол Пётр переживал по поводу строительных работ в иерусалимской или римской тюрьмах, где сиживал... Переживать можно лишь о том, что земной град довольно успешно обволакивает своей слизью форпосты града небесного - и вот нужно сбрасывать эти форпосты. Кесарь уцепил за хвост - прощай хвост, ящерка побежала вперёд... Трудно вылезти из объятий? сбросить кожу...
Деньги - великая вещь! Деньги - те же слова, логосы сперматиконные... Кто недоплачивает нанятому работнику, тот словно угрюмо молчит и бьёт его по голове, как дурной родитель ребёнка... Но деньги накопленные, деньги вложенные... В экономике это очень правильно, а в Церкви это как проповедовать под фонограмму, служить литургию под запись хора, хористы которого сто лет назад как все перемёрли...
ПЛАТИТЬ ЛИ ДУХОВЕНСТВУ ЗАРПЛАТУ
Мнение, что духовенству нельзя платить зарплату, само по себе невнятно. Это заявление делают из самых разных побуждений. Одни отвергают право духовенства на зарплату, потому что не считают труд священника "настоящим". Такие люди просто не задумываются над тем, что "настоящее" в человеческих отношений всегда условность. "Настоящие деньги" - как "настоящая игра". Труд, деньги, отношения найма, - всё это сугубо человеческие условности, не какая-то "объективная реальность". Иррационализм, отрицающий право духовенства на оплату, есть продолжение крестьянского иррационализма, который полагает, что вообще все горожане занимаются чем-то ненастоящим. Дурью маются. Крестьянин не подозревает, что с точки зрения далёких предков - охотников и собирателей - бросание зерён в землю и все последующие манипуляции тоже нечто нестоющее, ненастоящее. Историк религии, который предлагает не платить денег духовенству, сильно рискует, - если его логику примут, то перестанут содержать и историков религии.
Впрочем, идея освободить священника от зарплаты может исходить из желания связать священника с его паствой. "Как потопаешь, так и полопаешь". Будет слишком громко топать - будешь лапу сосать. Должна быть обратная связь между пастырем и овцами.
Римо-католики реализовали идею священника на зарплате, абсолютно независимого от паствы, подбирающего паству под себя. Реализация привела к страшному искажению идеи иерархии: остался, в сущности, один-единственный священник, называемый папою, который подбирает под себя остальных. Пока ещё это затушевано остатками средневековой культуры, пока ещё говорят о миллиарде католиков, но в реальности их уже давно в десятки раз меньше. Католический легион и легионеры, которые не избирают себе генерала, но генералом набраны. Католиков, кстати, это не огорчает. В полном соответствии с сектантской, партийной моделью организации, они полагают, что кто "отпал", тот и плох, а система, от которой отпадают, в принципе не может допускать ошибок.
Протестанты реализовали идею священника, абсолютно зависимого от паствы, наёмника, которого могут уволить так же, как вахтёра. Сила протестантизма в том, что он допускает существование внутри этой модели и модели "священник, который нанимает паству". Теоретически можно считать, что сильно и православие, поскольку оно содержит внутри себя множество разнообразных вариантов отношений священника и паствы, но все эти сценарии настолько ничтожны количественно и качественно, настолько невнятны и эфемерны, не складываются в традицию, что никакой "силы" тут не наблюдается. Наблюдается полная слабость, которую, впрочем, можнон назвать смирением и объявить признаком православности. Что и делается кое-кем порой.
Проблема зарплаты священнику есть проблема ложная, второстепенная. Первостепенная проблема в том, что в Церкви процветает идолопоклонство, как среди духовенства, так и среди мирян. Проявляется оно в том, что человека оценивают по месту в иерархии, а не по личным качествам или творческим достижениям. В Средние Века это было нормально, соответствовало тому, как жило общество в целом. Современное общество живёт абсолютно иначе. Тут человек оценивается по тому, что он производит и как он производит, а единственным объективным критерием успеха служит повышенный спрос.
Человек, который рабочую неделю производит в поте лица продукт, стараясь, чтобы он был качественнее, чем у конкурента, стараясь угодить покупателю, угадав его желания, приходит в храм и тут сталкивается с людьми, которые никому ничего не доказывают, а до конца жизни обеспечили себе статус. Церковь от государства отделена (во всяком случае, в нормальных странах), но служители Церкви сохраняют психологию государственных служащих, получающих, возможно, не самую высокую зарплату (в нормальных странах), зато практически не могущих быть уволенными и лишёнными пенсии.
Впрочем, многим мирянам именно такая Церковь и нужна. Она для них отдушина, бегство от ненавистной действительности, барокамера. Они и хотят в седьмой день спутешествовать в Средневековье. Они наслаждаются обличениями в адрес потребительского общества - а потребительское общество есть общество конкуренции, конкуренция идёт за потребителя. Кому не хотелось бы в своей сфере стать чем-то вроде папы римского, сохраняющего свой пост всегда, при любой погоде, а если даже вся паства уйдёт, заранее известно, что виновата будет паства. Какой писатель-неудачник не бранил "толпу", ради которой начинал писать, но у которой не нашёл успеха? Впрочем, вопрос риторический: хороший писатель, даже если он неудачник, никого бранить не будет. Будет продолжать писать. Только плохой повар не мечтает заслужить одобрения едоков.
Оплата труда духовенства, проблема иерархии будут оставаться нерешёнными, пока остаётся иерархия как структура власти, пока духовенства сохраняет хоть какие-то руководящие, дисциплинирующие функции. Кажется невозможным обойтись без этих функций, но ведьи Воскресение кажется невозможным, и Сошествие Святого Духа. Любовь кажется невозможной.
Священник не должен конкурировать ни с другими священниками, ни с представлениями прихожан о самом себе. Священник не должен предлагать себя, он должен предлагать Евангелие и более ничего. В этом смысле священник так же "свой высший суд", как и поэт, как и другие люди творческих профессий, которым рынок противопоказан, хотя государственные дотации противопоказаны в ещё большей степени. Этому призванию священника соответствует пока ещё очень слабо сознаваемое призвание мирянина. Впрочем, и не может в Церкви образоваться то, что не образовалось за её стенами. В Церкви те же люди, которые "в миру" - граждане довольно агрессивных, иерархичных, далёких от зрелости сообществ.
* * *
В современной России деньги двусмысленнее, чем в соседней Украине или чем в США. Где-то глубоко сохраняется средневековое подозрительное отношение к наличным деньгам. В Церкви уместны сокровища, но не деньги. Деньги - это грязное, это торговля, это спор до хрипоты на базаре, это манипуляция друг другом и борьба за власть друг над другом. Поэтому бросить деньги на тарелку или в коробку, - это ещё ладно, но давать батюшке ужасно неудобно... Он же почти бог земной, а взять деньги - признак подчинённого положения.
Как-то "неудобно" давать батюшке деньги. Прихожане отца Александра Меня (да и других священников) в своих мемуарах
часто упоминают, как батюшка их поддерживал материально, но никогда - как они платили ему за "требу".
Но это "неудобство" не такое уж нравственное и отражает не самую христианскую черту человека. К деньгам как
раз в крестьянской среде такое отношение: они нечто поганое, признак нечистой силы, денег много у чужаков.
Западная психология (возникшая в XI веке) другая: деньги хороши, они дают свободу,
и можно даже близкому человеку дарить именно деньги (у нас — разве что на свадьбу,
а так стараются дарить вещь, которая бы "выражала отношение", деньги же кажутся
слишком деперсонализированными). Деньги можно пожертвовать Церкви, но не церковнику
— неудобно ставить священника в положение наемника. У католиков, кстати, священнику
тоже не платят прихожане, но он там формально получает зарплату не от них, а от
священника, и это оригинальный, но в своем роде последовательный и мудрый способ
выйти из положения.
Кроме того, в современной России деньги - полковая казна. Поэтому их так легко конфисковывают у "граждан" - точнее, у "рядовых россиян". Поэтому большинство "рядовых" не платят налоги - люди просто получают на руки какую-то сумму. А "удержали" с них 13 процентов или 30, - это уже вопрос доверия к расчётам высшего командования. Уступая командирам право распоряжаться собственными деньгами, "рядовой гражданин" в обмен получает неписаную гарантию того, что умереть под забором ему не дадут - если он не будет хамить начальству, не будет совсем уж запойно пить и т.п. - и основные его нужды удовлетворят за счёт этой самой полковой казны. Поэтому "рядовой прихожанин" считает нормальным, что храм и священника должно содержать государство. То, что жертвует прихожанин - за крестины, за венчание - это "премиальные". Рассчитывать только на это нельзя.
Как и в российских магазинах, в российских храмах - кажется, всех конфессий - нет обратной связи между качеством работы продавца и его зарплатой, как нет и обратной связи между качеством товара и его ценой. Можно в очень шикарном магазине купить протухший товар или (и) нарваться на хамство продавца, а можно и в обычном магазине купить свежее и встретиться с душевным обхождением. Правда, свежего с каждым годом всё меньше, а уж российская душевность всё более напоминает снежнего человека.
Большинство храмов в России принадлежат Церкви, которая получает льготы от казны, и в храм человек приходит получить казённой благодати, не ожидая, что от него потребуют содержать этот храм за свой счёт. Да ведь и большинство прихожан - нищие, все деньги в казне сосредоточены. В лучшем случае, прихожане находят
жертвователей — если "батюшка" им нравится. Значительно чаще жертвователи
приходят сами, по своим расчетам, и больше денег получают не те храмы, где священник
душевнее, а те, которые стоят рядом с домом правительства (как Всехсвятский на
Кулишках), или те, строительство которых по идейным (не религиозным!) соображениям
угодно светскому начальству. Так что душевная черствость священника, увы, не всегда
"наказывается рублем". Зато и в очень казённой церкви можно встретить очень хорошего священника.
ПОТЕНЦИЯ ДЕНЕГ
Канадский пастор Дэвид Хейвард сопроводил свою карикатуру на тему о десятине объяснением:
"Скажу откровенно, мне было бы намного легче жить, если бы все прихожане платили десятину. Но я запретил себе проповедовать десятину, к огорчению меньшинства и к восторгу большинства. Я проповедовал благородную щедрость, свободу определять, сколько пожертвовать, по велению сердца и благодати.
Это не сработало - во всяком случае, в отношении большинства".
Есть две глупости: призывать жертвовать и призывать не жертвовать, как это делают некоторые антиклерикалы. Среди комментариев к карикатуре Хейварда есть и призыв жертвовать Богу не 10 процентов, а все сто, и не материально, а духовно - Бог же есть Дух. Духу духово. Пущай духовенство само зарабатывает себе на жизнь, пущай бескорыстие свидетельствует об искренности и глубине веры. Есть и свидетельство человека, который однажды зашёл в храм и услышал проповедь, которая вся - сорок минут, у протестантов меньше неприлично - была о десятине. Пожал плечами и более никогда ни в какую церковь не заходил.
Самое-то главное в карикатуре Хейварда то, что нельзя (не стоит) описывать словами. Деньги - мерило труда, мерило власти - это эрос. Не длинная толстая сигара, а совершенно абстрактные цифры - вот эротика во всём её безобразии. Высшая форма разврата - любовь к деньгам ("сребролюбие" в церковнославянском, потому что в древности золота почти не было, деньги были медные и - большие - серебряные). Даже групповой секс не столь безобразно греховен как одинокий Скупой Рыцарь, пересчитывающий монеты.
Вопрос о том, платить десятину или не платить, - нехороший симптом того, что в христианской общине дефицит - нет, не дефицит денег, а дефицит общинности. Открытости, общения, уверенности друг в друге, решимости быть вместе долго, очень долго...
* * *
Вчера по телевизору наткнулся на канал, который обычно про коммерцию, а тут сидят о.Андрей Кураев и о. Игорь Ковалевский и говорят про церковную коррупцию. В унисон отмазывают духовенство. Мне бы радоваться, но я-то не в той Церкви, где возможна коррупция... Главный аргумент вполне советский и обозначается новоязным термином "частность". Изнасиловал поп ребёнка - частность! Слямзил кардинал сотню тысяч евро - частность! Смотрите глобально!
Так вот, мы живём в эпоху частного - но частного человека, а не частностей бесчеловечности. Настоящая глобализация, которую так ненавидят реакционеры, - не в том, чтобы закрывать глаза на страдания частных лиц, а в том, чтобы не давать Наполеонам приносить людей в жертву глобальным устремлениям. Глобально должны быть устроены именно частные лица! Изнасилованный ребёнок - не частность, а вот всякие там стотысячные толпы на мессах - частность.
Второй софизм - священник не коррумпирован, если получает столько же, сколько в среднем его прихожане. Прихожане сплошь богачи, так и священник богач. Вот оно где - антиевангелие. "Блаженны нищие духом" именно на этот случай сказано. И в Европе, и в США священник приходской живёт хуже, чем в среднем его прихожане. И это правильно! И прихожане тоже должны на это ориентироваться - морально жить лучше среднего в своей среде, материально - хуже. Когда сто лет назад ненавидели Толстого, то ведь про догматы и ненасилие это было для прикрытия другого - ненавидели Толстого как проповедника евангельской нищеты и интеллигентного нестяжательства. Про филиоквы и вогипостазирование Толстой, может, ничего не понимал - но и Господь Иисус Христос в этом ничего не понимал и не понимает. Зато про главное Толстой с Христом мыслил одинаково - смиреннее надо быть, и надо здорово опуститься с Иисусом, чтобы не быть опущенным сатаной.
|
